1. Секрет Сударевой

«Мы еще не распределили всех выпускников из МГПИ им. Ленина и Педагогического института им. Крупской, а Вы говорите, что хотите работать в школе. Нет уж, молодой человек, Вам придется подождать. Мы не привыкли распределять в школу молодых специалистов из Института иностранных языков им. М. Тореза»,- так меня приветствовал в 1986 году начальник РОНО Сокольнического района, когда я пришел устраиваться на работу учителем немецкого языка в школу № 53, немецкую спец, находящуюся на Садовом кольце недалеко от станции метро Колхозная напротив Дома военной книги. Рядом Министерство сельского хозяйства, председателем комитета комсомола которого в 1941 году был мой двадцатипятилетний дед, ушедший навсегда на фронт, после того как ему было дано задание собрать среди молодых людей команду добровольцев. И вот я – убежденный фанат немецкого языка, интересовавшийся в институте также педагогикой и психологией - всеми правдами и неправдами стараюсь устроиться на работу в школу и избежать готовящегося лично для меня распределения преподавателем в Высшую школу КГБ. Для этого пришлось сильно постараться, из нашего института в школу работать не шли – всегда избегали этой участи, а потребность в молодых учителях покрывалась за счет выпускников других педагогических институтов. Я договорился с директрисой школы, она поехала со мной в РОНО и убедила его начальника в том, что ей нужен именно я и никто другой. Так началась моя работа учителем немецкого языка, а здание Министерства сельского хозяйства напоминало мне, что эти вот немцы, чью культуру я с таким фанатизмом теперь несу детям, убили моего деда. Почему-то такие перехлесты между разными поколениями часто встречаются в жизни. Прадед, например, боролся против большевиков и не думал, что его сын станет министерским комсоргом. В школе я довольно быстро понял несколько вещей, которые мне не смогли объяснить в институте, создавшем в моем сознании идеализированную картину преподавания в школе. 1. Учитель должен быть старшиной. Да, он любит детей, важными в жизни он считает совсем другие вещи, но следить должен в первую очередь за дисциплиной. Иначе урок не пойдет, и даже те, кто хочет послушать, что скажет учитель, ничего не услышат, его голос потонет в шуме голосов тех, кто ничего слушать не хочет. 2. Учитель имеет в школе очень большую свободу, и это очень хорошо. Все разговоры о том, что он не может на уроке делать то, что считает нужным, полная чушь. 3. Вместе с этим в школе не хватает интересного. Настолько не хватает, что дети просто изнывают от скуки. Да, некоторые уроки бывают интересными, приходят практиканты, бывают спектакли, дискотеки, выступления рок-группы из старших классов, но в целом школа была и остается самым скучным местом на земле. Что я, молодой учитель со своими иллюзиями и новомодными идеями собирался с этим делать? Ничего. Нет, я очень сильно старался, но изменить в этом ничего на мог. Учителя с большим опытом работы привыкли работать в таких условиях, я – нет. Я выдумывал новые курсы, например, риторику на немецком языке, которую я преподавал, найдя в Библиотеке иностранной литературы учебник времен Бисмарка, и приспосабливал его для создания современных речевых ситуаций. Ко мне на уроки часто ходили завуч и директор. Я побывал на уроках у всех учителей немецкого языка. Преподавание велось по программе спецшкол, из которых лучшими были 3-я, 8-я и 13-я. 53-я была неплохая, но где-то в середине. Чему еще я мог научиться? Среди учителей немецкого языка была одна звезда. Ее фамилия была Сударева, не помню имени и отчества. Я слышал о том, что ее группы лучшие в школе. Другие учителя снимали перед нею шляпу, если так можно сказать в отношении женщин. Но они же отзывались о ней сдержанно в личной беседе. По всему выходило, что фигура эта неоднозначная. В моем четвертом классе Сударева вела одну группу, я – другую, а в третьей преподавала еще одна учительница. Один раз Сударева заболела, и мне пришлось замещать ее в ее группе, то есть вести в своем классе две группы сразу. Результат меня поразил. Я провел подряд два или три таких занятия. Начинала тему со своей группой сама Сударева, дальше был урок со мной. Я задал на следующее занятие пересказ текста. Все ученики и даже те, кто считался в моем классе почти двоечником, пересказали текст почти дословно с неимоверной легкостью и быстротой, как-будто в нем нет ни новых слов, ни новых грамматических конструкций, словно это стихотворение «Однажды в студеную зимнюю пору…». Что Сударева делала с группой на том единственном занятии, которое она успела провести до болезни, после чего ученики смогли прекрасно подготовить дома пересказ текста? Или правильно будет задать вопрос так. Что Сударева делала с группой во втором и третьем классе, чтобы в четвертом все ученики блестяще пересказывали тексты? Или она заставляла их все учить наизусть и просто требовала от них больше, начиная со второго класса? Поняв, что Сударева феноменальный учитель, я стал расспрашивать других учителей и завуча по немецкому языку, в чем секрет Сударевой? Отзывы учителей были в основном такими: да, она достигла хороших результатов, но так может работать только она, это ее манера преподавания, и другому человеку ее повторить невозможно. Завуч, которая наверняка изучила Сударевский метод, посоветовала мне расспросить саму Судареву. Та без особого желания пустила меня всего один раз за три года на свой урок. Присутствуя на этом уроке, я ничего не понял, крому того, что она несомненно держит в тонусе группу. Никаких интересных новых для меня методов она не применяла. Класс был не мой, но один из средних классов. То ли она специально скрывала от меня свой секрет, то ли секрета вовсе не было, и все объяснялось только манерой общения Сударевой. Она, как это свойственно некоторым учителям, была готова смешать с пищей для воробьев любого ученика, и они это знали и просто боялись не выучить или что-то сказать на уроке не так. Мне же она сказала после урока вот что: «Я учу так, как учили меня. Ничего особенного я не делаю. Я делаю то, что помогло мне самой». Все. Больше я от феноменальной учительницы никогда ничего не узнал. И я вынужден был танцевать от этого ее утверждения и от того, что она использовала свои сильные качества как учитель. И еще за три года моей работы в школе я случайно услышал от Сударевой такое высказывание. Она с презрением и сожалением говорила об учителях, которые записывают на уроке новые слова, а не задают это на дом. Из этого я сделал вывод, что этот принцип можно продолжить, и она совершенно точно его продолжала – отказывалась от одних видов работы в пользу других. Сударева говорила, что несет родителям счастье. Так оно и было. Но все-таки некоторые родители возмущались у меня на родительских собраниях, в том числе и родители отличников. Учительница не объясняет многие элементарные вещи. Для детей было откровением узнать, что слова состоят из нескольких частей, нескольких корней, они выучивали их, не задумываясь над их внутренней формой. И еще родители беспокоились, потому что не понимали, что происходит на уроке, а приготовление домашнего задания отнимало много сил. Поэтому я думаю, что Сударева жертвовала не только записью новых слов в словарь. Она пропускала очень много такого, без чего мы не можем себе представить урока, и быстро начинала заниматься речью. Я никогда не видел у нее в кабинете наглядных пособий, схем расположения членов предложения. Но ученики ее были особой кастой. Тот, кто во втором классе попадал в ее группу, начинал изучать немецкий язык по-другому и знал его уже после первого года обучения лучше, чем весь остальной класс. И вот, что мы имеем в результате. Выбросив из урока некоторые необязательные вещи, и заменив их другими обязательными, дальше мы делаем то, что работало для нас самих! В формуле появляется переменная, на место которой нужно поставить постоянное число. Не густо, для начала хотя бы так. следующая страница Содержание